Может, кто помнит из уроков английского этот чудесный рассказ, мне
он очень нравился, случайно наткнулась на него в сети, думаю, для
нашего сайта, он в самый раз, на меня такого рода мотиваторы
действуют лучше, чем, например, картинки толстяков (ссылка на
источник
здесь
):
Я встретил ее в театре. В антракте она мне
кивнула, я подошел к ней и сел рядом.
Я не видел ее очень давно и, если бы
не услышал ее имени, то, пожалуй, не узнал бы
её.
— Сколько лет мы с вами не видались!
— с улыбкой сказала она. — Как летит время! Да,
мы не молодеем. Помните нашу первую встречу?
Вы пригласили меня позавтракать.
Помню ли я!
Это было двадцать лет назад, я жил тогда в Париже.
Я снимал в Латинском квартале крошечную квартирку окнами
на кладбище, и денег, которые я зарабатывал, едва
хватало, чтобы сводить концы с концами. Она прочла одну
из моих книг и написала мне. Я ответил несколькими
словами благодарности и вскоре получил от нее ещё одно
письмо, в котором она писала, что будет проездом в Париже
и хотела бы со мной поболтать; но у нее
очень мало свободного времени, и единственный день, который
она может мне уделить, это следующий четверг; утро она проведёт
в Люксембургском дворце, а потом мы могли бы
позавтракать у Фуайо. Ресторан Фуайо посещают французские
сенаторы, мне он был не по средствам, я никогда
и не помышлял о нем. Однако ее внимание мне
польстило, к тому же я был слишком молод
и не научился ещё говорить женщинам «нет». (Мужчину редко
удаётся научить этому, прежде чем он достигнет такого
возраста, когда женщине уже безразлично, что он скажет.)
У меня до конца месяца оставалось восемьдесят франков,
а скромный завтрак не мог, конечно, стоить дороже
пятнадцати. Если оставшиеся две недели обходиться без кофе,
мне бы этих денег вполне хватило.
Я ответил, что в четверг буду ждать моего неизвестного
друга у Фуайо в половине первого. Она оказалась
не такой молодой, как я ожидал, и вид у нее был
скорее внушительный, нежели привлекательный. Это была женщина лет
сорока (возраст прелестный, но едва ли способствующий
пробуждению сокрушительной страсти с первого взгляда).
У нее были крупные ровные белые зубы, только мне почему-то
казалось, что их у нее больше, чем нужно. Она была
болтлива, но, видя, что она склонна болтать обо мне, я готов
был слушать ее со вниманием.
Когда я взглянул на карточку, у меня потемнело
в глазах — цены были гораздо выше, чем
я предполагал. Но она меня успокоила.
— Я никогда не завтракаю, — сказала она.
— Вы меня обижаете! — великодушно воскликнул
я.
— Я никогда плотно не завтракаю: не больше
одного блюда. По-моему, люди в наше время слишком много едят.
Немножко рыбы, пожалуй. Интересно, есть у них лососина?
Для лососины был ещё не сезон, и в карточке она
не значилась, но я все же спросил
у официанта, нет ли у них лососины. Да, они только
что получили чудесного лосося — первого в этом
году.
Я заказал для моей гостьи лососину. Официант спросил
у нее, не прикажет ли она подать какую-нибудь
закуску, пока будут готовить заказ.
— Нет, — отвечала она, — я никогда плотно
не завтракаю. Разве если у вас есть икра. От икры
я не откажусь.
У меня ёкнуло сердце. Я знал, что икра мне
не по карману, но как я мог признаться
в этом? Я сказал официанту, чтобы он непременно
подал икру. Для себя я выбрал самое дешёвое блюдо —
баранью отбивную.
— Зачем вы берете мясо? — сказала она.
— Не понимаю, как можно работать после такой тяжёлой
пищи. Я против того, чтобы перегружать желудок.
Теперь предстояло выбрать вино.
— Я ничего не пью за завтраком, — сказала
она.
— Я тоже, — поспешно заявил я.
— Кроме белого вина, — продолжала моя гостья, как будто
и не слышала моих слов. — Французские белые вина
такие лёгкие. Они очень хороши для пищеварения.
— Какое вы предпочитаете? — спросил я, все ещё
любезно, но без излишней восторженности.
Она блеснула своими ослепительными зубами.
— Мой доктор не разрешает мне пить ничего, кроме
шампанского.
Кажется, я побледнел. Я заказал полбутылки. При этом
я небрежно заметил, что мой доктор категорически запретил мне
пить шампанское.
— Что же вы тогда будете пить?
— Воду.
Она ела икру, она ела лососину. Она непринуждённо болтала
об искусстве, о литературе, о музыке.
А я сидел и подсчитывал, сколько придётся платить.
Когда мне принесли заказанное блюдо, она взялась за меня
всерьёз.
— Я вижу, вы привыкли плотно завтракать.
И совершенно напрасно. Берите пример с меня. Уверяю вас,
вы почувствуете себя гораздо лучше, если будете есть только
одно блюдо.
— Я и собираюсь есть одно блюдо, — сказал я,
видя, что официант опять подходит к нам
с карточкой.
Она грациозно от него отстранилась.
— Нет, нет, я никогда не завтракаю. Так, погрызу
что-нибудь, да и то скорее как предлог для беседы.
Я просто не в состоянии больше проглотить
ни кусочка. Разве только если у них есть французская
крупная спаржа. Быть в Париже и не попробовать
ее — это просто обидно.
Сердце у меня упало. Я видел эту спаржу в магазинах
и знал, что она ужасно дорогая. Не раз у меня текли
слюнки при виде её.
— Мадам желает знать, нет ли у вас крупной
спаржи, — спросил я у официанта. Я напряг всю
свою волю, чтобы заставить его сказать «нет». Его круглая
пасторская физиономия расплылась в радостной улыбке,
и он заверил меня, что у них есть такая крупная,
такая великолепная, такая нежная спаржа, просто чудо.
— Я ни капельки не голодна, — вздохнула
моя гостья. — Но если вы настаиваете, я, пожалуй,
съем немножко.
Я заказал.
— А вы разве не хотите?
— Нет, я спаржи не ем.
— Да, некоторые ее не любят. А все потому, что
вы едите слишком много мяса, это портит вкус.
Мы ждали, пока приготовят спаржу. Мною овладел страх.
Я уже не спрашивал себя, хватит ли денег
до конца месяца, — я думал только о том,
как бы уплатить по счету. Какой позор, если
не хватит каких-нибудь десяти франков и придется занять
их у моей гостьи. Нет, об этом не могло быть
и речи. Я знал точно, сколько у меня есть,
и решил что, если счёт превысит эту сумму, я опущу руку
в карман и, с возгласом ужаса вскочив на ноги,
скажу, что у меня украли кошелёк. Будет, конечно, очень
неловко, если у нее тоже не окажется денег. Тогда
останется одно — предложить в залог свои часы,
а потом вернуться и уплатить по счету.
Появилась спаржа. Она была необычайных размеров, сочная
и аппетитная. Аромат растопленного масла щекотал мои ноздри,
как запах дымящихся тельцов, сжигаемых благочестивыми иудеями,
щекотал ноздри Иеговы. Я следил, как эта бессовестная женщина
самозабвенно поглощает кусок за куском, и деликатно
рассуждал о состоянии современной драмы на Балканах.
Наконец спаржа исчезла.
— Кофе? — спросил я.
— Да, кофе и мороженое, — отвечала она.
Мне уже нечего было терять, и я заказал себе кофе,
а ей — кофе и мороженое.
— Вы знаете, есть одно правило, которому я всегда
следую, — сказала она, доедая мороженое. — Человек должен
вставать из-за стола с таким ощущением, что он еще
не вполне насытился.
— Вы еще голодны? — едва выговорил я.
— Нет, что вы, я не голодна; я вообще
не ем второго завтрака. Утром я выпиваю чашку кофе,
потом обедаю, а на второй завтрак так что-нибудь
перекушу, самую малость. Я имела в виду вас.
— А-а, понимаю.
И тут случилось нечто ужасное. В то время как
мы ждали кофе, к нам подошёл метрдотель
и с угодливой улыбкой на лицемерной физиономии
протянул нам большую корзину, полную огромных персиков. У них
был румянец невинной девушки; у них было все богатство тонов
итальянского пейзажа. Но откуда они взялись в это время
года? Один бог знает, сколько они стоят. Я тоже это
узнал — несколько позже, ибо моя гостья, не прерывая
беседы, рассеянно взяла из корзины персик.
— Вот видите, вы набили желудок мясом (моя единственная
несчастная котлетка!) — и больше ничего
не в состоянии съесть. А я только слегка
перекусила и теперь с удовольствием съем персик.
Принесли счёт, и, когда я уплатил, у меня едва-едва
осталось на чаевые. Взгляд ее на мгновение
задержался на жалких трёх франках, оставленных мною для
официанта, и она, конечно, сочла меня скрягой. Но когда
я вышел из ресторана, впереди у меня были целые две
недели, а в кармане ни одного сантима.
— Берите пример с меня, — сказала она
на прощание, — никогда плотно не завтракайте.
— Я сделаю ещё лучше, — отвечал я.
— Я сегодня не буду обедать.
— Шутник! — весело воскликнула она, вскакивая
в экипаж. — Вы настоящий шутник!
Теперь я наконец отомщён. Мне кажется, я человек
не злопамятный, но, когда в дело вмешиваются сами
бессмертные боги, вполне простительно обозревать плоды
их труда с чувством удовлетворения. Она весит теперь
триста фунтов.